Пройдут ночные страхи,
Меня разбудишь ты.
И в голубой рубахе
Пойду я рвать цветы.

Как в детстве я бывало
На солнце и ветру
Охапку маков алых
На взморье наберу.

По ветру облетая
Кружатся лепестки.
И синева морская,
И сосны, и пески.

И нас с тобою двое.
Над нами небеса.
И белого прибоя
Сверкает полоса.

Там домик, сад веселый
За соснами укрыт.
Нам сам морской Никола
Калитку отворит.

И скажет: До прилива
Осталось полчаса,
А карбас мой на диво —
Косые паруса,

Обшивочка дубовая,
Резной форштевень крут.
Лихие да бедовые
Матросы ветра ждут.

Мне снятся маки алые
На дальнем берегу.
Скорей бы рассветало —
Я больше не могу.

Дай руку, мне страшно! — Споткнулись часы на бегу.
Дай руку — скоро усну.
Помню гулкий прибой на безлюдном пустом берегу.
На холодном ветру целовал я чужую жену.
Холодны были горькие губы, а руки ее горячи.
И рассказать Тебе, как это было, Я не могу.

И сходил я с ума в эти пьяные дни,
И метался я в грешном кругу.
И в темных, бездонных мерещились мне зеркалах
Голубые огни.
И объяснить Тебе, что это было,
Я не могу.

Россия мать, Россия сука
(Синявский)
Я скажу: не надо Рая
Дайте Родину мою!
(Есенин)

Пока за Царскими Вратами
Звучат заветные слова,
И расцветают купола
На Рождество над городами-
И Церковь русская живет,
Хранима Божьими руками…
А кто сказал: все мертвый камень,
И пепел, и зола, и лед?
И что Россия отвернется
От нелюбимых сыновей,
И грешной матери своей
Оплакать нам не доведется.
И нас не позовет она,
Одна во мраке умирая…
А кто сказал: не. надо Рая,
Мне только Родина нужна!
Мне дайте Родину мою!
Он был смельчак, роптал на Бога.
А жил в России так немного
И умирал в чужом краю.
Какой теперь бредет пустыней
Его бездомная душа?
Но знаю я (но я видал), как хороша
Ока холодная доныне.
Я эту память берегу
Распущенной косой седою
Плыл дым над темною водою.
Костер на синем берегу,
Уха в старинном котелке,
И водка в кружках, и махорка,
И чай, и вдруг скороговорка
Моторки где-то вдалеке.
А небо низкое такое,
А за рекой — поля, поля.
И песня милая моя:
«Я вспомнил время золотое…»
Как я тогда любил тебя,
От нежных, зыбких снов ребенка!
Кто я? Унылый мужичонка
В приемной, шапку теребя,
Пришел просить — не верят слову,
Какой-то справки, дескать, нет.
Они смеются мне в ответ,
Во мне почуяли чужого.
Я не чужой, я вас люблю!
За песню русского народа
Я вам прощаю все невзгоды —
Отдайте Родину мою!
Века — песок в Господней длани.
Я снова у чужих дверей.
Пришел за Родиной моей,
Как за убогим подаяньем.
Зачем же я во власти зла
Так унижаюсь перед вами,
Когда за Царскими Вратами
Звучат заветные слова?
Одета в жалкое тряпье
И руки заломив сухие,
Там вечно молится Россия
За всех утративших Её.

Усталый бес по тихому
Пустынному бульвару
Копытцами серебряными:
— Цок-цок!
Подходи, не бойся, наш товарищ старый!
Подходи, нальем тебе вина глоток.

Ломаные, битые,
Катаные, мытые,
Веселые да пьяные в лоскуты!
Бога ли забывшие, Богом ли забытые
До срока, до последней, до роковой черты.

То ли жить устали мы,
То ли смерть проспали мы,
То ли просто — время, молодость прошла.
Что-то дома голодно,
Что-то в мире холодно,
Что-то камнем на сердце — дела — дела.

Вот мы и покатилися
По Москве столице,
По кабакам, по диким разнузданным пивным.
Оглянешься — немилые кругом, чужие лица,
А к ночи в небо синее уходит мертвый дым.

По тихому, ночному
Пустынном Тверскому
Пьяный бес копытцами
— Цок-цок!
Подходи, не бойся. Мы с тобой знакомы.
Подходи, нальем тебе вина глоток!

Не получается красиво —
Чужие за чужим столом
Накачиваемся вином,
Закусываем суетливо.

Катится мутный разговор,
Какие-то хмельные всплески.
В запале чей-то голос резкий
Выхлестывает в коридор.

И я такой же, как они,
Среди чужих чужой на свете
Все рассказать хочу про ветер
И про сигнальные огни.

Как с милым берегом прощался,
Как жил совсем иной судьбой…
По третьей вахте я считался
Когда-то — штатный рулевой.

Занимается снова кровавый восход
И свирепому русскому Богу
У костров на рассвете внимает народ,
Собираясь в дорогу.

Все, что в ночи хмельные мечталось Петру
Позабыто навеки в пути.
Только мгла голубая вдали поутру,
Только рыжие гривы коней на ветру,
Только дикая степь впереди.

И народ мой беспечный в кочевье привык
Печь свой хлеб на горячих камнях,
И по первому зову безумных владык
Подыматься в набег на конях.

Нет любви, только на сердце холод и лед,
И века бесконечно ведут хоровод,
И свирепому русскому Богу
У костров на рассвете внимает народ
Собираясь в дорогу.

Нам подарит Господь безмятежные дни.
Нашим вечером ясным, Светлана,
В окнах старого дома зажгутся огни
Под негромкий аккорд фортепьяно.

Бьют часы, и пора, но не хочется спать —
Наша — вечность, и наше — мгновенье.
И с веселой пальбой будут жарко пылать
В незабвенном камине поленья.

Отогреются ласкою наши сердца,
Блики светлые лягут на лица.
И всю долгую ночь напролет без конца
Будут в доме скрипеть половицы.

В коридорах ли там шурудит домовой,
Или ночью бессонною, Света,
Это Господом данный мне, друг мой живой
Наши судьбы хранит до рассвета.

Господь твой судья в чужедальном краю!
Ты мне прости эту слабость мою,
Ты мне прости эту стылую грусть
-Ты уезжаешь, а я остаюсь.

(Вариант: Бог твой судья в чужедальном краю.~
Знает Он силу и слабост твою.
Годы, как тени пройдут, ну и пусть:
Ты уезжаешь, и я остаюсь).

Жили мы в доме казенном своем,
И остаемся с Россией вдвоем.
И остаемся с Россией одни
В зимние ночи, осенние дни.

Грешная, стылая, стыдная грусть:
Ты уезжаешь, а я остаюсь.
Горькое, злое, хмельное вино:
Ты умираешь, а мне все равно!

Седьмое ноября

Будут праздники — время лихое!
От обиды, обмана, вина
С беспощадною русскою тоскою
Будет улица наша пьяна.

О, безумная осень России!
Темны помыслы, слепы глаза
И мутны над Москвою седые,
Остывающие небеса.

Ветер тучи угрюмые гонит
К безысходной последней зиме.
И кровавые кленов ладони
Октябрю рукоплещут во тьме.

Вижу я в непогоде осенней
Темных крыльев могучий размах,
И плывут безобразные тени
В тупиках, переулках, дворах.

Боже мой! Если в ночку такую
Сон кошмарный мне сердце порвет,
И во мраке навеки усну я,
И оставлю вдову и сирот,

Дай им хлебом Твоим прокормиться,
Помири их с великой страной,
И спаси от тюрьмы, от больницы,
От проклятой советской пивной.

Остроконечные темные ели
Ночью стонали и глухо шумели.
Ветви мохнатые сонно шептались,
В лунных прогалинах тени метались.
Снежные вихри во мраке морозном
С воем летели к обителям звездным.
Снег осыпался сверкающей пылью.
Зимняя сказка казалася былью.
Грезили тихо окрестные села,
О Рождестве вспоминая веселом.
Только по утру, с зарей восходящей
Трактор проехался просекой спящей.
Разогреваясь взревели моторы
С ветром под матерные переборы.
К мерзлой платформе с утра на работу
Двигались молча угрюмые роты.
И над простором необозримым
Город поднялся окутанный дымом.