Ушёл он из дома, собака за ним увязалась.
Он шёл, за спиной оставляя родные огни.
Он шёл, вспоминая. И прошлого каждая малость
Звала со слезами — в счастливые прошлые дни.

Собака вернулась к огню очага и ночлегу.
Куда он ушёл — я про то не скажу никому.
Быть может, куда-то добрался до первого снега,
И миску похлёбки, быть может, налили ему.

Хлебал он похлёбку, потом закурил и подумал:
Неведомо где закопают — не всё ли равно?
Не всё ли равно? А в окне улыбалась угрюмо
Луна, серебрясь. И задумчиво глядя в окно,

Он думал о том, что наутро уходит в дорогу,
А, кроме дороги, нет веры уже никому.
И только б не встретить в дороге предвечного Бога,
Который поманит в неясную звёздную тьму.

В ту тьму, где зарницею светлая вспыхнет надежда,
И будет покой. А спокойно он жить не хотел.
Сушил у чужого огня он лохмотья одежды.
И давнее что-то негромко и горестно пел.

А может, не так? Может быть, полюбила сердечно
Бродягу хозяйка? Бывает — тоскует вдова.
Всё может случится. Давайте так думать, конечно!
Пока не трещит от похмелья ещё голова.
Пока не трещит от похмелья ещё голова.