На Красной площади рычали бодро танки,
И надрывалось радио с утра.
А после я печально шёл с гулянки,
И так был пьян – смеялась детвора.

Что загрустил? Да просто скучно стало.
И даже, хоть и шёл я не домой,
То, что меня не дома поджидало,
Мне всё равно казалося тюрьмой.

Там — в радиолами визжавшей коммуналке,
Где туалет – направо, там жила
Простая баба, звали её Галка.
Всё это было за чертой добра и зла.

За той чертой, которая условна,
Которую не страшно преступать,
Поскольку не пойдёшь по уголовной
За то, что станешь с бабой этой спать.

Она в кондитерской работала кассиршей,
Ей было сорок, может сорок пять.
И говорила мне, что надо ширше
И проще всё на свете понимать.

Как – ширше? Что понять? Ты снова ноешь.
А я такой сварила холодец.
И было настроение такое:
В какой-нибудь колодец головою,
А лучше с крыши – где же, наконец,

Дышать мне можно просто кислородом?
К чему весь этот душный чадный стыд?
Вот я помыслил о судьбе народа…
Чего напился? Может, не стоит?

Да всё стоит… налей-ка. Слышь, подруга,
А почему по телеку парад?
А! Повторяют… всё ж идёт по кругу…
Нет, по спирали. Точно – виноват.

Забыл: Всё шло куда-то по спирали.
Что за спираль? И кто её вертел?
И вот, меня со страстью раздевали.
Я спать хотел, увидеть сон хотел.

Да, я хотел, чтоб мне приснилась птица,
Летящая над морем на восход.
Другие небеса, другие лица
И мой штормами битый пароход.

Но ничего мне этого не снилось.
А наяву мне женщина врала,
Пила, курила, бредила, бесилась
Всю ночь. Всю ночь. До самого утра.

Да. Спать мне в эту ночь не полагалось,
Поскольку было время для утех.
Я вспомнил старый праздник. Мне осталось
Ещё лет пять, чтоб чем-то смыть тот грех.

А грех смывается не ключевой водою,
И не солёной алой кровью – нет!
Грех тихо тает раннею весною
С восходом Солнца. Скоро ли рассвет?