День рождения

Ловили камбалу у Лабрадора. Над Канадой синего неба я что-то не припомню — всегда там штормило. Вахта на палубе была восемь через восемь (часов). Эта каторга вспоминается мне сейчас, будто чей-то дальний окрик:

— Здорово, братишка!

И вот, я ответил сейчас через бесчисленные злые годы:

— Здорово, братишка!

Уже было к четырём и на Востоке светлело. И я сказал тралмастеру:

— Попроси у старпома по сто грамм — рук не чую.

— Спирта нет, братишка. Чифир заварят скоро — до смены минуты остаются. Держись.

Голосом второго штурмана прогрохотало:

— Внимание членов экипажа! Второй вахте — приготовится к заступлению.

А потом вдруг:

— Матросу Пробатову! Срочно прибыть в каюту старшего помощника капитана!

— Что ж, и не переодеться что ли?

— Сказали тебе, срочно! — крикнул плотник. — Шевелись. Ещё сейчас по шее получишь.

Старпом в каюте пил чай. И, когда я, стукнув кулаком в дверь, споткнувшись о комингс, вошёл, и тепло блаженно охватило меня нежными ласковыми ладонями — он неожиданно сказал мне:

— Мишка, садись. Так. Бутылка водки. «Московская». Дальше. Банка шпрот. Банка тушёнки. А это колбаса краковская. А яблоки кончились, не обижайся. Всё. Здесь распишись. Забирай.

Я был мокрый насквозь, рука тряслась, и, расписываясь в ведомости, залил бумагу водой.

— Осторожней, ты!

— Слышь чиф, а это что? Почему мне?

Старик (тогда всякий сорокалетний человек мне виделся стариком) с улыбкой глянул мне в лицо:

— У тебя День рождения. Память отшибло? Ну, ты это…. Веселей! Трюма полны. Последний стакан бочек накатываем и идём к базе. Трое суток ходу. Я кепу скажу, чтоб тебя на руль не вызывали. Только, гляди у меня, салага, в карты не играй! Отоспишься. Постой. Вот, сложи это в авоську, сам я плёл, а домой придём, авоську жене отдашь, вроде от меня подарок. Следующую вахту — свободен. С какого ты года?

— С сорок шестого.

— Двадцать два, значит. Ну, иди, переодевайся. Третьи сутки не сплю, голова уже не варит.

И я сказал:

— Спасибо, товарищ старший помощник капитана!

— Добро!

Я вышел с авоськой на ботдек и спустился вниз. Мы держали вразрез волне, которая всё усиливалась. Я оглядел свирепый, седой, беснующийся простор Океана и подумал, что мне уже двадцать два года — скоро стану стариком, а жизнь получается какая-то дурацкая, и в кубрике сейчас играют в «двадцать одно», а ведь сотню проиграешь — злее будешь на работе. Вздохнул и ушёл в кубрик.