Ночь была жаркой. И всю эту томительную ночь девочка не спала. Жара текла в комнату через распахнутое окно, и казалось, будто в голове что-то закипает. Всё её тело было влажным, даже волосы мокрые – будто она искупалась в горячей воде. Что же будет, когда Солнце взойдёт над Городом? Можно включить мазган (кондиционер), станет прохладно, но придётся закрыть окно. Окно ей закрывать не хотелось, потому что сквозь стекло небо виделось тускло и плоско, а ей хотелось смотреть в темноту иерусалимской ночи. В небе светили огромные звёзды – они мерцали, они были живыми. И тонкий ятаган месяца был живым. Ятаган – так папа называл молодой месяц. Над куполом каждой мечети такой месяц. Когда запел – как всегда, внезапно – муэдзин, девочке показалось, что месяц угрожающе блеснул, и она, вздрогнув, поджала коленки к подбородку – ятаган, оружие врага.
Вчера, когда она шла от врача с новостью, которая горела теперь в её сердце, будто жаркий костёр, ей очень страшно было. А тут ещё к ней подошёл какой-то араб и сказал, что за такую красавицу он бы сотню голов овец не пожалел, жизни бы не пожалел. Ариелла, яростно сверкая глазами, ему ответила, что он сумасшедший (мишуга), его жизнь никому не нужна, а овец пусть пасут его жёны. Её отец – полковник Шломо Мизрахи, и того, кто обидит её, он из-под земли достанет. Араб, улыбаясь, сказал, что только хотел ей сделать приятное, он произнёс чужое европейское слово “комплимент”. Но он быстро ушёл – не захотел связываться.
Муэдзин пропел – значит до рассвета ещё два часа. Но звонить можно будет не раньше восьми часов – целая вечность. Галь – так его зовут – волна. Да, это было, как волна. Просто волна понесла её, и она позабыла обо всём. Они этого не хотели оба. Хотели, но знали, что этого нельзя. Почему нельзя? Этого даже Галь не знал, а Ариэлла и подавно. Волна их обоих куда-то понесла – туда, где она хотела оказаться снова и даже остаться навсегда. Навсегда. До смерти. Нужно маме рассказать. Нет, очень страшно. Сначала ему. А если он не обрадуется?
Её звали Ариэлла. Львица Бога. Так папа захотел. И папа хотел, чтобы она, когда время придёт, служила в боевых частях. Может быть, в батальоне Каракаль. Но теперь ничего из этого не получится. Потому что…. О, Всевышний, когда же можно будет позвонить ему? Он обрадуется. Конечно! Но его мама не любит, когда звонят раньше восьми. Она спит. Ещё так рано, что и думать нечего.
Ариэлла едва дождалась, когда небо стало светлеть – на часах шесть – и позвонила. И Галь сразу ответил:
— Ари! Ты где? Что случилось?
— Я дома. Ты спал?
— Нет. Я так и думал – что-то случилось. Проклятая была ночь. Говори скорее, что случилось? Ты заболела?
— Нет. Я здорова. Даже очень здорова. Но….
— Что?
— Галь, говори потише. Ты разбудишь свою маму.
— Хорошо. Папа ещё не уехал в часть. Мне нужно знать, что случилось – и ему об этом рассказать, он всегда поможет. Скажи, наконец, что случилось. У тебя голос…. Говори, Ари!
— Сейчас я тебе скажу. Но ты не говори своему отцу. Я скажу сейчас. А потом мы увидеться с тобой должны. Тогда всем расскажем. Или….
— Да говори же скорей, папа сейчас уедет!
— Галь, мой любимый! Слушай! Я беременна. Вчера врач мне сказал об этом. Но я не позвонила тебе. Прости меня. Я не могла позвонить. Я думала. Понимаешь?
Галь долго молчал. Очень долго он молчал. Ариэлла ждала, закрыв лицо ладошкой. И вот, она услышала его прерывающийся голос:
— Не отправляй меня с пустыми руками от лица своего, и исполни мою просьбу к добру, и я буду растить сына в богобоязненности всегда – его и его сыновей в народе Израиля!
Девочка вздохнула и заплакала.
— Не плачь, Ари! Я сейчас приеду. Позвоню, когда подъезжать буду, и ты ко мне выходи. Наше кафе уже откроется, и мы выпьем по чашке кофе. Что ты плачешь? О чём? Это ведь праздник у нас. Большая радость. Ну? Никому я ничего сейчас не стану рассказывать, не бойся. Сначала мы с тобой всё обсудим. Ты и я. Мы сами будем решать, как теперь нам жить. Квартира нужна. Ладно. Об этом не сейчас. Я буду через полчаса. Почему ты плачешь?
— Галь, не сердись на меня. Я боялась. Всю ночь боялась.
— Чего ты боялась?
— Боялась, что ты не обрадуешься.
— Как я мог не обрадоваться? Почему ты плохо думаешь обо мне?
— Нет, — сказала Ариэлла. – Я о тебе плохо не думаю. Хорошо думаю о тебе. Но тебе теперь будет очень трудно.
— Наоборот. Теперь мне станет легче, потому что мы поженимся и станем жить вместе. Ты всегда будешь рядом со мной, и мы не будем прятаться. Ари, я боюсь, отец уедет, а мне нужна его машина. Пусть вызовет джип из дивизии. Через полчаса увидимся.
Когда Галь, уже отключил пелефон, вошёл отец. Вот здорово! А то он бы всё услышал.
— Шесть пятнадцать. Кто это – так рано?
— Один парень, я с ним служил. Наши ребята уезжают на пикник, и меня зовут.
— Так тебе нужна машина?
Галь быстро оделся.
— Хорошо, – сказал отец. – Но мамину машину брать нельзя – она сегодня поедет в Тель-Авив, что-то покупать. Возьми мою, а я вызову казённую. Ты бы хоть встал под душ и выпил кофе.
— Там кофе выпью.
— Где там? – с улыбкой спросил отец.
— Все собираются у автозаправки, как ехать на Тель-Авив. Папа, я опоздаю, и все уедут без меня. Придётся потом их догонять.
— Врать ты не умеешь, и я не знаю – хорошо это или плохо. Галь! Что с тобой? Ты едешь на пикник, а похож на человека, которому сейчас сообщили, что кто-то умер.
Галь сел на неубранную кровать. Он очень уважал своего отца. Отец его, генерал-майор Давид Эзра, много учился, помимо прочего, он получил в Оксфорде степень бакалавра юриспруденции и защитил в Еврейском Университете докторантуру по востоковедению. И знал почти все европейские языки. Его уважали – не только в армии. В Стране он был популярным человеком. Его любили. Но Галь своего отца не любил – уважал, но не любил. Генерал Эзра всегда поступает правильно, и всегда говорит правду, и поэтому люди любят его. Но жить с таким человеком трудно. Что ж делать? Зато отец его часто выручал – и советом, и делом. Парень вздохнул и попытался улыбнуться:
— Никто не умер, папа. Совсем наоборот – кто-то должен родиться.
Генерал сел на кровать рядом с сыном и закурил. Он хмурился и улыбался одновременно:
— Очень своевременно, мальчик. Ты только что поступил в университет. Хорошо. Поезжай, она ждёт, и она боится. Есть чего бояться – ведь ей не исполнилось и семнадцати лет.
— А ты откуда знаешь?
— Месяц назад мне её отец сказал, что… э-э-э… у вас близкие отношения. Он и её мама очень беспокоились. Но ты теперь-то уж не беспокойся. Я знаю полковника Шломо Мизрахи. Он, храбрый и дельный офицер, мы с ним сделаем всё, что вам нужно, – отец бросил связку ключей, а Галь поймал. – Поезжай к ней сейчас. Постой. Галь!
— Да, папа.
— Слушай, ты много глупостей делаешь. Возьмись за ум.
— Хорошо, папа.
Выгоняя машину из гаража, Галь закурил. Он думал.
Они сделают всё, что нам нужно. Откуда им знать, что нам нужно? Это не нам, а им нужно, чтобы всё обошлось законно и без неприятностей. А что нужно нам, это я должен знать и Ари научить. Но я пока сам не знаю. Я только знаю, что мы не сделали ничего плохого. Родится сын у меня. Разве это плохо? Он набрал номер:
— Ари, я немного задержался. Уже подъезжаю.