Я человек небольшого роста. Метр, семьдесят – по нашим временам немного для мужчины. Но как-то так вышло, что я всегда ощущал себя большим и любил всех маленьких – даже, когда сам был совсем маленьким, лет пяти от роду. Когда ранней весной на Южном Сахалине я тайком уходил в тайгу, на нашу первую сопку – дальше-то мне было ещё не добраться, а крутой склон сопки уже, будто ковром, устлан был среди ещё тающего снега ярко-синими подснежниками – я мог, присев на корточки целый час рассматривать такой цветок, и мне хотелось плакать, и сейчас, когда об этом вспоминаю, у меня на глаза наворачиваются слёзы, потому что цветок был маленький и беззащитный, но принято было цветы эти собирать, в наших избах на столах стояли большие блюда с водой, где множество цветков этих плавало – очень красиво. У меня дома, правда, подснежники не собирали, и в доме моём их не бывало весной. И тогда – невероятно давно, больше полувека тому назад – мои ладошки собирались в кулаки, чтобы драться со злодеем, который хочет сорвать такой цветок.
Немного позднее, когда мне было уже восемнадцать или девятнадцать, я служил матросом на ледоколе “Ерофей Хабаров”, и мы работали на проводке судов от Берингова пролива до бухты Нагаево – в Магаданский порт. Был такой случай – тоже ранней весной. Чуть западнее Ратманова судно в больших торосах потеряло ход и остановилось. На огромной глыбе льда, взломанного форштевнем, оказался детёныш тюленихи, быть может, погибшей, а вернее всего, просто отступившей перед исполинской громадой надвинувшегося на неё борта и оставившей своего детёныша. Выкинули штормтрап, кто-то спустился, взял белька и поднял на борт.
Погода была безветренная, солнечная, и матросы, я в их числе, собравшись на баке, забавлялись с белоснежным черноглазым зверьком, который был очень любопытен и совсем нас не боялся. Из ходовой рубки послышался по трансляции голос старпома:
— А ну, хватит мучить белька, вашу мать! Пробатов, бросай его за борт. Нашли игрушку. Он ещё маленький – мучить его. Вот, тебя бы сейчас к нему домой, в забортную воду – она минус четыре. Да гляди, салага, не промахнись – попадёт он на лёд, разобьется!
И я поцеловал белька в чёрный мокрый его нос и бросил его за борт. Но нас ветром разворачивало, и белёк попал не в воду, а на лёд. Он разбился. Его уж было не воскресить. Это одно из тяжелейших в моей долгой жизни воспоминаний. Тут же подлетевший ко мне плотник ударил меня в лицо с яростным криком: “Сука! Разъебай!” – моряки очень любят животных. Я утирал рукавом кровь, хлынувшую из носа, и плакал. Это были слёзы горькие, но они были добрые, на пользу мне пошли. Спасибо тому судовому плотнику. Давно его в живых нет – он был тогда старик.

А сейчас я и сам уже стар, огонь и воду прошёл, и чёртовы зубы, и даже отчасти медные трубы, но такое сердечное качество меня не оставило, и поэтому, хотя и с большими оговорками, конечно, можно сказать, что я счастлив был всегда, и сейчас я счастлив – оттого, что люблю всех маленьких и беззащитных и могу любоваться ими. Конечно, я детей человеческих люблю, прежде всего – мне они ближе всех остальных маленьких, ведь какой там я ни есть, а человек. И поэтому, когда я прочёл о законе по поводу ограничений усыновления российских сирот, я подумал:
Путин – не человек. Не скверный человек, а совсем не человек. И уж никак не беглый, как мне когда-то, и я писал об этом здесь, пришло в голову – потому что все беглые, хотя и не всегда добрые, но всё ж люди.

И мне вспоминается история Крестового похода детей. Думаю, не мне одному вспоминается в эти дни эта дьявольская затея объединившихся обскурантов и бессовестных работорговцев. Их было около тридцати тысяч малых детей. Большие взрослые дяди повели их сражаться с сарацинами за гроб господень, а другие большие дяди решили, что, поскольку Иерусалима детям всё равно ведь не отвоевать, так не разумней ли будет на этом прилично подзаработать. Вот, я сейчас посмотрел в Интернете: Гуго Ферреус и Гийом Поркус – так звали этих почтенных негоциантов. Негоциант — это, как определяет интернетская Википедия, оптовый купец, международный коммерсант, человек, значит, вполне респектабельный. Ну, вот они и продали тридцать тысяч детей – вероятно, не продешевили. И, думается, многими уважаемыми людьми того времени эта сделка расценивалась как ценный вклад в дело развития международной средиземноморской торговли, менеджмента, маркетинга…, ну, как там ещё?

Эх! Сукины дети!