С давних пор у нас в России, и я даже боюсь, что ещё задолго до революции (я, впрочем, не историк), устроиться в жизни – означало схватить за хвост жар-птицу. Отсюда и пословица, вряд ли понятная иностранцу, но у нас очень популярная, и житейская прописная истина, не помню, чтобы кем-то когда-нибудь подвергнутая сомнению: «От трудов праведных не наживёшь палат каменных». И уж, я думаю, это ни для кого не открытие, что подобный взгляд на вещи не даёт возможности нормально развиваться российскому государству, в какой бы форме его не пытались организовать. А поскольку жар-птица – есть не что иное, как миф, плод народного воображения, то, пытаясь наладить более — менее благополучное житьё, русский человек, часто (слишком часто) калечит свою жизнь, сходит с ума, спивается, чаще же всего приходит к выводу, что нет в жизни счастья, и становится злодеем или святым – две стороны одной и той же медали, которой удостаивается всякий, кто не в состоянии вести нормальный образ жизни.

Не далее, как вчера, я шёл по Тверской от Маяковки к Белорусскому вокзалу и был остановлен настойчивым автомобильным сигналом. За рулём красного отрытого «Форда» сидела женщина, лицо которой показалось мне знакомым. На большой скорости она лихо притормозила и прижалась к бровке:

— Мишаня!

Вспомнить, как её зовут, я не мог, потому что в то время, когда мы были с ней знакомы и в том месте, где приходилось нам встречаться, она откликалась только на кличку Базар.

— Базар, это ты что ль?

— Садись, Миш, в машину, побазарим! – видно, это словечко так и прилипло навсегда к её языку.

Она была великолепно одета или, вернее, из-за жары, раздета, бесхитростно открывая восхищённому зрителю почти все свои прелести, к сорока пяти годам уже основательно увядшие, но для такого простого ценителя, как я, вполне ещё привлекательные, и это, вероятно, отразилось у меня на лице.

— Ой, да неужто ещё нравлюсь? – жизнерадостно, искренне и добродушно обрадовалась она. – Ну, и нормально. Свободен? Прям сейчас едем бардачить.

Я замялся. Я был тогда женат и счастлив.

— А жена-то новая?

— Точно.

— Молодая?

— Нет, Базар, ровесница мне.

Она с грустной улыбкой незлой зависти посмотрела на меня.

— Ну, ты молодцом! Тогда давай напьёмся, угощаю. Только мне тут надо минут на двадцать заскочить в «Казино-шанс». Там будет разговор с одним мудаком. А после может у них и приземлимся, посидим. Это недалеко здесь, где Тишинка. Ну, рассказывай.

Она ловко управлялась с быстроходным, юрким своим автомобилем и выспрашивала, и сама рассказывала о себе, легкомысленно перескакивая с одного на другое.

Двадцать лет до того я работал на пространке в банях, посещаемых, как сейчас стали говорить, средним эшелоном партноменклатуры. Человек пять – шесть девок, которые всегда дежурили в холле, ко мне не имели отношения, их пасли ребята из сауны, но я часто выпивал с ними, трепался о том, о сём, и они меня очень уважали, потому что никогда не пытался я на дармовщину воспользоваться их весьма по тем временам дорогими услугами. В этих банях расплачивались, хотя и не валютой, но дефицитом или прямо пачками деревянных в банковской упаковке. Девчата эти, думаю, стоили тех денег.

Я никогда в жизни не знал ничего отвратительней этого промысла. Сейчас часто приходится слышать и даже читать, будто проституция – нормальное явление, женщины, которые этим занимаются, побуждаемы вполне естественной склонностью, прекрасно обеспечены материально, и только следует наблюдать, чтоб они не распространяли венерических заболеваний. Эта злая и подлая глупость всегда вызывала у меня желание доказать совершенно обратное, но, к сожалению, почти никто ни разу не поверил мне, что несчастней проститутки нет существа на свете, относя мою точку зрения за счёт идеализма, излишней душевной мягкости и моего постоянного стремления всё на свете усложнять.

В те годы, работая в таком проклятом месте, я, как мог, заступался за них. И я этим очень горжусь, и пусть думают обо мне, что хотят. Я тогда, в тридцать с небольшим лет был довольно здоровым, достаточно драчливым парнем, кроме того, у меня был немалый авторитет, благодаря «интеллигентному разговору» — свойство в банных кругах редкое и ценное — со мной считались.

И вот, однажды я увидел, что Базар сидит в холле на банкетке и размазывает макияж по тогда ещё румяной и свежей мордочке, ругаясь таким чёрным матом, что его и в Интернете рискованно привести – кто-то может упасть со стула.

Сел я рядом и закурил:

— Ну, Базар, чего вдруг?

Миш, гляди. Сняла в номере «пиджака» путёвого. Он оказался из МИДа. Договорились с ним ехать в Сочи, а в оконцовке штука баксов. А я могу его так обратать, что он и женится. Он уже мычит. Чего не бывает? Лох лохом, понимаешь? А Игорь на меня наехал и отфутболил. Не твоё это дело, говорит, занимайся таксистами. Сейчас он пошёл в Интурист звонить и выпишет оттуда ихнюю тёлку. Ну, это по совести? Я мужику неделю мозги глумила, только с ним и занималась, а теперь такой облом.

Игорь Ростиславович был директор, человек, в общем-то, совсем не злой и не глупый. Пришёл я к нему и дело это растолковал. Он задумался.

— Женить хочет? Да это они друг другу бошки продувают. Зачем ему такие приключения, он министерский человек.

— Дело-то не наше, а чего не бывает? Дай ты ей шанс. Не переходи бедной девке дорогу, что тебе с этого?

Плюнул директор и засмеялся.

— Скажи этой дуре, что, если он женится, я ей новую девятку на свадьбу обещаю. А если не женится, я её запру к массажисту и будет у него на подхвате по четвертаку инвалидов обслуживать.

Посмеялись мы с ним, и выручил я Базара тогда. Правда эта история кончилась всё ж печально. У Базара парень был, очень крутой валютчик. И, когда она со своим референтом МИДа вернулась из Сочей, этот Генка по прозвищу Больной (он был очень нервный) поймал дипломата, затащил его в котельную и сильно там избил. Не имея, конечно, на счёт Базара никаких серьёзных намерений и, вообще, ничего не понимая, лох этот заявил в милицию. Естественно, расплачиваться за всё пришлось девке. Заработанная на сочинских пляжах тысяча долларов уплыла.

— Помнишь, Миша, ту историю с моей поездкой на юга? – спросила меня Базар.

— Ты не забыла?

— Добро помню.

Мы уселись за стойкой бара в казино и стали кого-то поджидать.

— Генку-то помнишь? Умер он, — сказала Базар. – Уж лет пять, как умер на зоне, а может грохнули.

— А ты чем занимаешься теперь, Базар?

— Девок пасу. Чем ещё заняться? А сейчас трудно всё идёт. Хохлушек, понимаешь, понаехало, молдаванок, с Прибалтики, все голодные, сбивают цены, и у каждой крыша. Стрёмно стало.

Подошёл человек в белом костюме, с золотой серьгой в ухе, яркими перстнями на руках. Разговор между ними, действительно, оказался очень краток.

— Галина Петровна, так мы договорились с вами?

— Это на счёт чего? – невозмутимо спросила Базар.

— Ну, мы ж базарили. Треть….

— Какая тебе треть? Ты перегрелся. Выпей холодненького.

— Ну, а какие у тебя предложения?

— Предложения такие. Моих девок оставь в покое и в этом районе крутись пореже, а то тебе голову отвинтят.

— Ну, ты сумасшедшая. Я ж тебе предъявил все наши понты. Кто, кому, чего отвинтит, не ясно что ли?

— Всё ясно. Ещё раз только от тебя кто позвонит, или тебя здесь увижу, на себя жалуйся.

Человек встал и пошёл. Потом он остановился и обернулся. И развёл руками.

— Давай, давай!

Мы сели за столик. Базар заказала водки, всевозможных закусок. Мы с ней выпили, не чокаясь, помянули Генку-Больного, её прошлую любовь.

— Ты что, одна что ль тут распрягаешься-то? Опасно.

— Что делать? Сейчас у меня, понимаешь, муж там не муж, а присосался какой-то, надо его кормить, он бестолковый, а без него скучно. Да это ещё ладно. А у меня ж сын!

— Сын? – я удивился.

— Да ещё какой парень! Вот исполнилось десять лет ему недавно.

— Это от Генки?

— Не. От армяна одного. Он уехал в Штаты и с концами. Да чёрт с ним. Я задумала послать Вовика своего в Швейцарию, в элитную школу. Но бабки стоит – кошмар. Мне говорят, парень – прирождённый математик. Учиться надо, а здесь, чему он научится? И у кого? Эта швейцарская школа хорошая, одни наши только там. Но серьёзных тузов дети. Бабки уйдут ломовые. Но зато обучение – я вас умоляю. И пока не выучится, я буду эти бабки рыть любым путём. Что-то должно в жизни мне выскочить, где-то ведь должно подфартить, а? Миша, я иногда представляю. Вот станет Вовка мой профессором. Академиком! А фамилия у него моя. Простая фамилия, Пивоваров. Спросят, а мать его кто? – она помолчала, налила себе водки в фужер и выпила залпом. – А мать его обыкновенная центровая московская блядь! А начинала здесь по лимиту маляром. Ох, прости ты меня, Господи! Неужто я вырулить смогу? А?

— Базар, ты поосторожней, — сказал я. – Не мне, конечно, тебя учить, но сейчас такой идёт отстрел, что….

— А поосторожней нельзя, — быстро ответила она. – Поосторожней никогда ничего не получается.

Вот такой базар. Такой бессовестный ребята, проклятый наш российский базар. Ну, а что вы мне сказать хотите? Я отвечаю за базар….

(1999)