Человек, который живёт вечно (фрагменты)

Человек, который живёт вечно

(2005, 9 – 11 мая)

Возраста своего я не знаю, потому что в годы моего детства и юности люди нашего племени ещё не умели складывать большие числа из малых. Считали по пальцам на руках. Длинное же время считали по суровым и мягким зимам, которые в те времена ещё правильно чередовались на нашем, северном берегу Великого Моря. На каждые три злых зимы приходилось, как правило, две добрых и это была череда. И никто ещё не додумался сосчитать смены молодых и старых лун в небе, а затем образовать из них годовой круг. Человеческая жизнь от рождения до смерти, если только он не слишком заживался на белом свете, или в море не погибал, или на охоте, или его кто-нибудь не убивал – такая счастливая жизнь укладывалась в десять или двенадцать черёд. Мне известно, что за четыре череды до моего рождения один человек, его имени я не помню, нанизал на длинный конский волос множество ракушек, у каждой из которых было своё место, и сумел сосчитать количество рыбы, необходимое всему племени для того, чтобы дотянуть до весенней путины. И он придумал считать добытую рыбу полными лодками. Это было очень просто. Лодка полна уловом, но ещё не может затонуть при спокойной воде. Таких лодок, особенно, если минувшей зимой охота была неудачна, обязательно должно было быть заготовлено к ураганам грядущей зимы не меньше, чем у пяти человек пальцев на руках. При этом он точно учёл, насколько живая, только что добытая рыба тяжелей и крупней рыбы, уже готовой, провяленной на совесть и насколько больше готовой рыбы вмещается в лодку. Этот человек был мудрецом. Умер он, однако, в голодную череду, на которую всего одна добрая зима пришлась вместо двух. Умер, потому что его никто не стал кормить. Потом люди вспоминали о нём со слезами, да поздно было.

Когда от моего рождения на свет прошло три череды я должен был стать мужчиной. Все люди нашего селения собрались на берегу, и там мои ровесники соревновались в плавании, борьбе, беге, скачке верхом, гребле, метании копья и стрельбе из лука. А потом каждый подбегал к той девушке, которая нравилась ему и, как она ни отбивалась, должен был утащить её в лес, а там сделать своей женой. Если же какая-нибудь девушка нравилась сразу нескольким парням, за неё нужно было биться. Если в такой схватке парень погибал, хотя и бились без оружия, не принято было горевать. Ему невеста уготована в селениях добрых духов. А если случалось, что кого-то просто калечили – племя должно было кормить его до конца дней – только это правило никогда взаправду не исполнялось, и человек всю жизнь питался объедками. Но сильнее меня среди молодых не было у нас никого, поэтому к той девушке, которая мне нравилась, а все знали её, никто не подошёл, и она быстро убежала от меня туда, где мы уж давно договорились встретиться с ней. И у нас с Соли не было в тот день любовного поединка, потому что она давно была моей. Просто мы убежали в лес и там любили друг друга, совсем ни от кого не таясь, и не вздрагивали, замирая от треска каждого сучка или шороха листвы. Да, так звали её, Соли – солнечный зайчик, а меня тогда звали Тортогай – быстрый камень. Когда мы обнимались с ней в тот день во влажной траве, в тени густых зарослей, она шепнула мне, что сейчас – так показалось ей – в её чреве зародилась новая жизнь. А, возможно, она ошиблась. С того дня мы уже никогда не виделись.

Когда мы медленно шли в сторону селения, уже темнело, и нам послышался сперва смутный, тревожный гомон и дальние крики. Эти крики всё усиливались. Теперь мы ясно различали, как тонко голосят женщины и яростно рычат мужчины. И ещё топот конских копыт, подкованных, какие бывают у настоящего войска. И скрежет железа. И свист стрел. И мы остановились.

— Я пойду туда, а ты останешься здесь, пока битва не будет окончена. Выйдешь к дому только тогда, когда враги будут перебиты или уйдут.

— Но я не хочу оставлять тебя.

— И я не хочу, Соли, золотая моя. Но я должен биться за племя, чтобы тот, кто только что получил от меня жизнь, мог бы меня не стыдиться. А ты должна его сохранить, чтоб он продолжал наш род, буду ли я жив или умру. Я хочу, чтобы это был мальчик. Но если это будет девочка, я всё равно уже люблю её. Я знаю, что она будет похожа на тебя.

Когда я выбежал на берег, битва уже заканчивалась. Врагов было очень много, они пришли на огромной лодке с широким парусом прямым, двумя косыми парусами и четырьмя рядами длинных вёсел. Все эти люди были хорошо вооружены. У них были железные кольчуги, остроконечные шлемы и длинные мечи, с которыми они ловко управлялись. И они многих мужчин убили, а кого удалось взять живым, связали одной верёвкой. Молодых и красивых женщин, годных для любви, они тоже связали в один гурт, а сильных и крепких, годных к работе – в другой. Из толпы моих соплеменников мне кричали, чтобы я убегал в лес, но я подобрал брошенное копьё и приблизился к чужим воинам, которые смеялись надо мной, потому что я был ещё слишком молод для настоящего сражения. К одному из них я прыгнул и попытался нанести ему удар копьём, а он, продолжая смеяться, неуловимым движением разрубил древко копья мечом. Он хотел ударить меня по голове рукоятью тяжёлого меча, но я увернулся и стоял, глядя ему в лицо. Этот человек, заросший косматой бородой, закованный в доспехи, с лицом, изуродованным страшным шрамом, одобрительно мне кивнул и что-то сказал на своём языке, обернувшись через плечо к своим. Послышался смех, а некоторые из них так же одобрительно цокали языками и поднимали вверх большой палец правой руки. Мой противник вложил меч в кожаные ножны и, раскинув свои могучие, очень длинные руки, будто крылья невода, стал ко мне подходить. Я махнул несколько раз обломком копья и стал кружить вокруг него. Я хотел ткнуть острым обломком ему в лицо и, если получится, выбить ему глаз. Но он сделал ложное движение плечом, я уклонился, ожидая удара, а в это время подножка сбила меня на прибрежную гальку. Он поставил мне на горло тяжёлый подбитый медными гвоздями сапог, и я не мог повернуться. Подошли воины, притащили меня к остальным нашим мужчинам и привязали. Всё было кончено – я навеки стал рабом. Так я подумал тогда, но я ошибся, ведь человек своей судьбе не хозяин. И будущее для него тайна. Спустя много лет, в далёкой чужой стране я встретил женщину, которая сделала меня бессмертным. «Ты будешь жить до тех пор, пока живы бессмертные боги в золотых чертогах на вершине великой горы Аркатор», — так сказала она мне. И её предсказание сбылось. Поэтому я и пишу сейчас то, что вы, надеюсь, собираетесь прочесть. Написанному вы можете верить или не верить, но будет лучше, если вы не станете принимать всё это слишком близко к сердцу. Жизнь человека под молчаливыми небесами тем и хороша, что истинный смысл происходящего скрыт от него, и ему ничего в мире непонятно. А тот, кто решил, что уж он всё понял, немедленно оказывается в унылой, бесплодной и бесконечной пустыне, где только мертвые камни и сыпучий песок под ногами, а в них ведь не много смысла.

Меня привязали так, что рядом со мной оказался старый Мэлук, наш знаменитый мореход. Он в молодости настолько далеко заходил в море, что видел острова и южный берег, в существование которого даже не все у нас верили.

— Ты знаешь, что будет со всеми нами, Мэлук?

— Знаю. Будем в деревянных колодках работать на поле, где растёт пшеница, или складывать из камней большие дома, или рыть каналы. Женщины будут тоже надрываться на тяжёлой работе. А те, что красивы и молоды, пойдут в утеху знатным воинам этого заморского народа. Живут они на далёкой южной земле, которая кончается такими дремучими дебрями, куда даже они не решаются слишком углубляться, потому что там водятся чудовища, с которыми ни один охотник ещё не сладил. Эти люди не злы и очень много знают. Попались бы мы в рабство к тем, что живут на островах, никто долго бы не прожил на свете, — старик был спокоен, хотя весь, с ног до головы покрыт ранами, и лицо его заливала кровь.

— Смотри, Мэлук, всех стариков, кроме тебя, они оставили на свободе. Не знаю, как они теперь тут прокормятся. А тебя, почему взяли?

— Потому что я хотел правильно организовать оборону, пытался построить наших воинов, как это принято на войне, чтобы дать врагам достойный отпор. Они видели, что я в войне искушён и думают, что моя служба им пригодится. Но я уже слишком стар, да и драться за чужой котёл с пустой похлёбкой не хочу. Пусть уж меня убьют. Ты им тоже понравился, потому что ты храбрец и очень силён для своего возраста. Сильных и храбрых воинов у них много, но они таких людей уважают, и вряд ли заставят тебя трудиться под ярмом, как трудится бессловесная скотина.

Всех нас, подгоняя древками копий, погнали по шаткой сходне на лодку, где мы должны были усаживаться в самом низу на дощатый настил. Мы уселись тесно, прижимаясь друг к другу, сколько сил хватало, и всё же не все вошли. Человек, одетый поверх доспехов в красный, расшитый узорами кафтан повелительно что-то приказал. Все, кто не вошёл в лодку, были развязаны и отпущены на волю.

— Он сказал, что этим людям покровительствуют добрые духи, с которыми лучше не ссориться, — объяснил Мэлук.

— Ты знаешь их язык?

— Немного понимаю, потому что много лет провёл на островах, а там говорят почти так же.

— А что ты делал на островах?

— Я нанимался кормчим на их суда, которые ходят далеко на Запад за жемчугом. Островитяне добрые моряки и знатно бьются в морском бою, а водить корабли в даль не могут, потому что никто у них по звёздам читать не умеет…. Погоди расспрашивать меня. Ещё наговоримся. Мы в море будем не меньше месяца, и не думаю, что хватит у них зерна и воды, потому что нас ведь не меньше трёх сотен. Как начнёт живот подводить и сохнуть в глотке – тут самое будет время языками молоть.

Это продолжение истории о молодом парне, которого захватили в рабство. История очень длинная. Если помните, одна женщина давным давно дала ему бессмертие. Вот я и встретился с ним, когда был в командировке на архипелаге Контисол. Я это сейчас сочиняю, а потом буду переделывать. То есть, ничто здесь не окончательно. И я не вполне знаю, чем дело кончится.

***

Придётся всё же вернуться к самому началу. Началось-то всё с того, что я полетел в командировку на Контисол. Я давно этого добивался, по правде сказать, потому что деньги нужны были позарез, а в таких случаях редакция платит очень много – желающих не сыскать. Там, незадолго до этого, съёмочную группу CNN, четверых человек, среди которых была женщина, выдали наблюдателям ООН по частям – их просто изрубили в капусту.

Меня вызвал редактор и сказал:

— Слушай, вообще-то, я б тебе деньжат одолжил… месяца эдак на два. Тебе сколько нужно?

— Спасибо. Ты настоящий друг. Мне нужно сто тридцать тысяч ротгон и без отдачи.

Он тяжело вздохнул.

— Это по нынешнему курсу….

— Это сегодня утром было пятьдесят шесть тысяч долларов. И выплатить я их должен не позже декабря. Иначе мне придётся ночевать в редакции, но это, понимаешь, ещё не самое неприятное. Вернее всего, я в тюрьме буду ночевать, и очень долго. Описывать-то у меня особенно нечего. Разве казённый диктофон.

— Конечно, Михаил, спецкор на Архипелаге нам необходим. С одной стороны. С другой стороны…. Словом, пока всё это не приняло там какие-то определённые формы, я б не решился послать туда….

— Да хватит тебе мычать, — сказал я. – Распорядись, чтоб срочно оформляли документы. И мне нужна приличная фотокамера.

— Всё, что ты скажешь, будет. Вот, знаешь, никогда я в карты не играл. Что это такое с тобой?

— Ну, хорошо, — сказал я. – Вернусь, я тебе всё покажу. Пойдём с тобой в казино «Акула».

— Без меня, — он улыбнулся. – Я играю только в лото по воскресеньям. Так ты едешь?

— Пока не поздно. А ещё неделя — там уже и пьяной драки не заснять. Такие события никогда не продолжаются слишком долго. Люди устают.

— Итак, Михаил! Редакция командирует тебя на остров Контисол. В одноименный город, столицу республики. Надеюсь, понятно, что соваться куда-либо за пределы города….

Но я перебил его:

— Послушай, Норис, позвони Лиз и скажи ей, что у тебя другого выхода нет. Скажи, что я там тебе необходим. Словом, ты на себя это возьми. Я к тебе, как к старому другу обращаюсь.

Мы, с Норисом Трумо, действительно, были старыми друзьями, ещё со школьных лет, и я почувствовал, что он оскорблён. Он очень любил меня и всю мою семью. Он сидел, сгорбившись за своим редакторским столом, слишком большим для такого малорослого человека, как он.

— Ты хочешь, чтоб я сказал Лиззи, будто это я тебя толкаю в это пекло?

— Норис, я, честно говоря, просто боюсь. Я проиграл деньги, которые оставались после её отца. Это деньги детей.

— Ты боишься сказать об этом Лиз, а оставить сиротами Нилли и Рона тебе не страшно?

— Норис я не в первый раз в такой поездке. Тут самое главное не думать ни о чём плохом. Кто чего боится, то с тем и случится. Зато я привезу такой репортаж, что все здешние маратели бумаги, а политики тем более, поразевают рты. Я на Контисоле знаю людей, которые во мне заинтересованы. И у меня есть каналы спецслужб – наших и некоторых других. У меня сложилась неплохая комбинация, которая если получится, произведёт эффект хорошего взрыва в парламенте, и в правительстве и в финансовых кругах. Поверь мне. Ничего не случится. А для газеты это очень важно.

В общем, когда я спускался по трапу с самолёта в аэропорту Ломари, настроение у меня было дрянь. Однако нужно было заниматься делом. Я взял такси и поехал в отель «Жемчужина Атлантики».

— Мне нужен отдельный номер с окнами на море, — пришлось заплатить двести долларов за это условие.

Жаль было, однако, не денег, а дела так не делаются. Портье, конечно, немедленно доложил, кому следует, что журналист из Баркарори потребовал номер с видом на море, а поскольку сейчас не самое подходящее время любоваться восходами и закатами, то, вероятно, он выставит на подоконнике условный знак, что, собственно, я и собирался сделать. Дальше последовала следующая глупость, избежать которой я просто уже не мог. Я просто шёл к провалу семимильными шагами. Заказав ужин в номер я спросил у официанта, нельзя ли мне немного скрасить одиночество. Это было нормально.

— Каких девушек предпочитает господин?

— Пусть будет местная и не слишком молодая. И достаточно полная. Мне просто нужна настоящая толстая контисолка. И не слишком сопливая.

Коричневый официант в белоснежном смокинге внимательно посмотрел на меня и сказал:

— Я знаю, что вам нужно. У нас есть такая женщина. Карнена её зовут. Вы, господин, её хотите увидеть? — он улыбнулся. — Но несложно было бы найти более удобный способ для того, чтобы встретиться с ней. Её все здесь знают, вы её вызываете как девушку, а она здесь вовсе не работает. Странно это, господин.

— Не твоё дело, чего я хочу. Живо позови мне её.

— Слушаюсь, господин. Однако. Мы ждём вас вторую неделю. Вы прибыли и ведёте себя очень странно. В таких случаях необходимо выждать несколько дней, а вы начинаете с места в карьер. Вы таким образом выбрали номер, что об этом уже доложили Службе Безопасности, и они установили наружное наблюдение. Разве так делают?

— По крайней мере, представьтесь.

— Свои меня зовут Весельчак. Слышали про такого?

— Да, мне передавали.

— И вы хотите уйти в расположение боевиков?

— Да. Это нужно сделать сегодня ночью, но сначала я должен кое-что передать Карнене от её друзей в Баркарори.

— Сейчас она придёт. Мы по-прежнему верим вам. Но нам говорили, что прилетит опытный человек. Вы очень неосторожны. Ведёте себя странно, понимаете? Решает здесь Карнена, вам это известно.

И вот я почувствовал, что напрасно напросился в эту командировку. Я просто не в состоянии был здесь сейчас работать. И я попросил стакан виски и стал ждать, когда придёт Карнена. Она была резидентом нашей разведки на архипелаге. Она могла немедленно отправить меня обратно в Баркарори, если было ещё не поздно, потому что артиллерийская канонада, совсем неподалёку от города, не смолкала ни на минуту, так что я даже не упомянул здесь об этом – это казалось естественным звуковым фоном, будто морской прибой.

Прошло минут пятнадцать, пока Карнена появилась. Сразу видно было, что она разочарована. Она предостерегающе подняла полную смуглую руку в серебряных браслетах, которые весело зазвенели.

— Я всё понимаю. В таком деле всё случается. Просто мы недовольны, что сюда присылают человека в плохой форме, но это не ваша вина, Михаил. Я вас не стану расспрашивать. Времени нет. Сейчас придёт человек, этот человек очень надёжен, и он проведёт вас, в лес к боевикам. Вас устроит отряд полевого командира Румта? Это человек толковый. Он заинтересован в том, чтобы хоть какая-то информация отсюда доносилась до больших людей на Континенте, в России, в Штатах, в Европе – где угодно. Здесь собираются устроить целый геноцид. Все вопросы будете решать с этим человеком, который сейчас придёт. Меня уже не увидите, я уезжаю в Бонакан.

— Этот человек, который должен прийти, он что, замещает вас теперь?

— Нет. Он просто вас проведёт в лагерь Румта и приведёт обратно, если это окажется ещё возможно. А я сворачиваю здесь свои дела. Похоже, всё кончено. Здесь будет диктатура, а вмешаться никто не может или не хочет – это уж не моего ума дело.

И вот он пришёл, этот человек. Мы поздоровались. Странно выглядел он. Невозможно было определить его возраст. У него были совершенно белые волосы и борода, вернее двухнедельная щетина. Но он казался физически очень сильным и не выглядел по-стариковски. Двигался быстро и, когда улыбался, показывал белые, совершенно волчьи зубы, как у двадцатилетнего парня. Только выражение лица его иногда становилось таким, будто он что-то мучительно вспоминает и не может вспомнить, а это бывает у очень древних стариков.

— Познакомьтесь, — сказала Карнена. — Михаил Пробатов. Журналист из Баркарори. Он известен под псевдонимом Беглый. А это — Соро Гнети. Наш агент. Старый работник, очень опытный. Господа, я вас оставляю. Опаздываю. Удачи вам. Соро, передай Румту, что деньги у Еврея. Не забудь ему это сказать. И скажи, что Еврей жив, человек твёрдый, ничего с ним не случится. А искать его нужно в чёрном квартале. Румт знает, где его найти там. Еврей отдаст деньги, как только пароль услышит, если Румт не забыл его, — она улыбнулась. – Денег хватит месяца на два, если не слишком раскидывать их. Прощай, Соро! — она ушла.

— Хотите пообедать? – спросил я.

— Так это вы Беглый? А я вас представлял себе немного иначе. Мне казалось, что вы помоложе и…. поздоровей. Выглядите вы неважно, прошу прощения, господин. Мы уходим с наступлением темноты. Я уже обедал. Вам советую плотно поесть и выспаться. Здесь безопасно. В отеле везде наши люди. Труднее всего будет выйти за пределы города. Очень много патрулей. Я, с вашего разрешения, лягу вот здесь на кушетке. У вас есть оружие?

— Пистолет. Смит-Вессон, одна из последних моделей. И я неплохо стреляю.

Гнети уже лёг на кушетку и смотрел на меня снизу вверх.

— Вы мне позволите посмотреть?

Я достал из заднего кармана брюк пистолет и протянул ему. Но предварительно вынул обойму и проверил, не осталось ли патрона в стволе. Он улыбнулся этому.

— Простите, я машинально.

— Вы правильно поступаете. Я ведь не объяснил вам, зачем мне понадобилось ваше оружие. А верить незнакомому человеку нельзя, не смотря ни на какие рекомендации, — он внимательно осмотрел пистолет и вернул мне. – Его надо разобрать и привести в порядок. Где это вы так много стреляли в последнее время?

— В тире.

— Это хорошо. Практика нужна непрерывная. Но в данном случае такое оружие нам не поможет. Не помешал бы нам БТР. Ложитесь спать, если можете уснуть.

Спать я совсем не хотел, а он уснул, как только закрыл глаза. Соро Гнети спал на спине, подложив обе руки под затылок. Дышал он совершенно бесшумно, будто малое дитя. На его лице была причудливая цветная татуировка, как у большинства местных жителей. Но рисунок не был традиционным для Контисола. Вернее всего, он был выходец с Тузанских островов. В центре лба татуировка изображала нечто вроде царского венца или тиары. Ярко-алым цветом. Я всё смотрел на него и диву давался. Что за странное лицо. Лицо человека не то чтоб старого, а просто очень древнего. Такая мелкая сеть морщин, что я сначала их и не заметил. Полные губы тоже были морщинисты. Спящий, он напоминал какой-то экспонат из музея антропологии.

Просигналил телефон. Белые ресницы Соро вздрогнули, и я понял, что он проснулся, но глаз не открыл.

— Господин журналист, — проговорил в трубке голос Весельчака. – Если у Вас есть деньги, Вы можете их потратить в обществе красивых девушек.

— Оставьте меня в покое, — сказал я.

— Прошу прощения, господин. Просто это мой небольшой бизнес.

— Мне очень жаль, — сказал я.

Соро уже снова спокойно спал. Заняться мне было совершенно нечем, и я тоже лёг на диван. Может, усну? Вдруг я услышал, как Соро Гнети что-то невнятно говорит. Он говорил на одном из туземных языков, мне не знакомом. А может быть, это был просто набор слов, как часто случается у тех, кто разговаривает во сне. Вдруг он очень ясно проговорил по тлосски:

— Но великая царица! Клянусь твоей божественной красотой. Разве от раба можно ждать истинной любви?

Снова поток непонятных слов, а затем:

— Пошлите побольше сильных людей к катапультам! Лучники приготовьтесь! Веселей, храбрецы, это последний штурм. Сейчас мы их отбросим, а затем я поведу вас на конную вылазку. Пусть коноводы идут к лошадям и готовят их. Подъёмный мост…. – похоже, мой проводник не совсем в своём уме. Но это случается здесь, на островах, где всегда идёт война.

Время тянулось, как резина. Так всегда бывает. В этой работе самое трудное это дождаться темноты перед тем, как начнётся дело. Я незаметно задремал.

— Вы хорошо выспались, — проговорил Соро, взявшись за моё плечо. — Спали около четырёх часов. Хотите глоток виски? Это поможет проснуться. Уходим, господин Пробатов.

— Зовите меня Беглым. Мне так проще. Есть одно место, господин Гнети, где все меня так зовут.

— Я знаю. В Баркарори.

— Нет, очень далеко от Баркарори. Я ведь просто дружеское прозвище взял в качестве журналистского псевдонима.

— А Беглый – это дружеское прозвище? Интересное это место, где дают такие дружеские прозвища….

Мы так переговаривались и быстро шли по совершенно тёмной улице. Фонари не горели. В окнах тоже никто не решался зажечь электричество. Потом мы оба замолчали и прибавили шагу. Я знал, что идти не больше часу. Город невелик. Навстречу нам двигались фигуры патрульных. Их было четверо. Я стал сбавлять шаг.

— Наоборот, — негромко проговорил Гнети, — Бегом им навстречу. Вы сейчас молчите. Я сам буду с ними разговаривать.

Мы остановились, подбежав к патрульным, которые так вцепились в свои автоматы, будто мы собирались их обезоруживать.

— Лейтенант, — сказал Гнети, — свяжите меня немедленно с полковником Тални. – Быстрей, что вы уставились на меня?

— Вам нужен полковник Тални? А… я, собственно, не знаю. В штабе его не было. Я оттуда с полчаса.

— Вы что, чёрт вас побери, меня не узнаёте? Я капитан Гнети. Свяжитесь с кем-нибудь в штабе и передайте от моего имени, что милях в пяти от берега, прямо на траверзе нефтяных цистерн стоит военный корабль. Один залп и всё взлетит на воздух. Немедленно.

— Виноват, господин капитан. У меня нет рации.

— То есть, вы выходите в патруль, не имея связи. Вы сумасшедший? Я доложу о вас. Ваша часть, имя и фамилия?

— Двенадцатый спецдивизион морской пехоты. Лейтенант Грас. Мне не выдали рацию, господин капитан!

— Замечательно. Завтра вас научат нести патрульную службу так, что вы запомните это на всю жизнь. Убирайтесь.

— Господин капитан….

Гнети сделал движение головой, приглашая меня следовать за ним.

— Идиоты!

И это было единственное приключение, которое досталось на нашу долю, пока мы не покинули город. Перед нами были тёмные холмы, поросшие колючим кустарником и карликовым дубом. Было абсолютно тихо, если не считать стрекота каких-то насекомых в траве, да изредка вскрикивала ночная птица. Невдалеке, справа от нас, с лёгким шелестом волны, мерцая во тьме, набегали на пологий берег.

Здесь продолжение истории человека, который живёт вечно. Так и повесть, наверное будет называться «Человек, который живёт вечно»