Вот я решил выслать сюда некоторые соображения по поводу, который, как я убедился, вызывает волнение и даже мучительные истерики у взрослых, умудрённых опытом и достаточно образованных людей. Всё это продумано мною много лет назад, не потребует усилий, а для меня лично это очень важно.

Однако, вопрос серьёзный. В России особенно. Он решения в интеллектуальной среде не получил, не смотря на горячую дискуссию в течение всей российской Истории. Наоборот, по-прежнему является предметом яростных распрей. А историческое развитие в течение всего XX столетия пошло так, что и перед Европой стоит этот роковой комплекс проблем, а значит, это важно для всей планеты, решает судьбы её на тысячелетия вперёд. Я приведу всего две цитаты из комментариев к моему журналу в ЖЖ.

Я позволил себе выписать из комментариев одной женщины, которая умудряется разумно аргументировать, легко обходясь без брани и злобных выпадов личного характера:

«Что значит «беспризорный народ»? И кто это должен о нем заботиться? И что значит «мы такого народа не достойны»? Кто эти великолепные «мы», стоящие над народом и готовые о нем снисходительно рассуждать?»

«Неужто Вы думаете, что без поддержки «беспризорного» народа (или значительной его части) коммунистический режим долго бы продержался?»

А вот отрывок из анонимного комментария, более резкого, эмоционального и значительно менее, так сказать, партикулярного. Автор, молод, категоричен и не склонен к рассуждениям академического характера:

«А им что надо, сопереживание? Понимаете, никакое деятельное участие со стороны (помимо терапии разве либо изоляции от пойла) не отвратит их от водки. Потому что не в водке дело. И сопереживание тут губительно», — последнее я привёл как пример отношения к миллионам соотечественников, отношения, принятого интеллектуальной частью общества или же людьми, которые в силу рода занятий к этой части механически примыкают, безо всякой попытки критически осмыслить эту беспощадную точку зрения.

Из «Бориса Годунова». Беседа двух властителей российских судеб:

Ц а р ь
…дай сперва смятение народа
Мне усмирить.

Б а с м а н о в.
Что на него смотреть;
Всегда народ к смятенью тайно склонен:
Так борзый конь грызет свои бразды;
На власть отца так отрок негодует;
Но что ж? конем спокойно всадник правит,
И отроком отец повелевает.

Ц а р ь.
Конь иногда сбивает седока,
Сын у отца не вечно в полной воле.
Лишь строгостью мы можем неусыпной
Сдержать народ. Так думал Иоанн,
Смиритель бурь, разумный самодержец
Так думал и — его свирепый внук.
Нет, милости не чувствует народ:
Твори добро — не скажет он спасибо;
Грабь и казни — тебе не будет хуже

Если я правильно понял Пушкина, он в финале трагедии осуждает такое отношение к народу и предупреждает об опасности. Хрестоматийное: «Народ безмолвствует». Пушкин имеет в виду: Народ угрожающе безмолвствует. Не так ли? Народное угрожающее молчание прерывается Разиным, Пугачёвым, а потом и крушением российской державы.

Народ, таким образом как социальная общность внутри нации не требует никакого специального определения. Что такое народ и что такое не народ – для величайшего русского мыслителя очевидно. Он нигде такого определения не даёт. Попросту: Народ – народ и есть.

Не мне же браться за то, чего Пушкин не стал делать?

Вплоть до конца шестидесятых годов XX века в России никто ни разу не высказал сомнения в существовании социальной дифференциации внутри национальной общности и в частности определённого деления на народ и просвещённую его верхушку, которая отделена от народа спецификой образования и воспитания. Ведь до XVII века образованный русский образован был по-гречески, а после петровских реформ и даже несколько ранее – по-западноевропейски. Это обстоятельство положило между народом и интеллигенцией (я здесь употребляю этот термин, определяя социальную принадлежность, а не как иначе) непреодолимый барьер непонимания.

Позднее, в ходе борьбы русской интеллигенции с деспотической властью и Православной церковью, более или менее неожиданно для европеизированных русских интеллигентов обнаружилось, что народ не хочет коренных перемен, не испытывает ненависти к Романовым, и верит в Бога, вовсе не «почёсывая задницу», как это показалось Белинскому, а очень искренне и упорно, часто фанатически. Это вызвало среди людей, готовых пожертвовать и часто жертвовавших народу свои молодые жизни, горькое разочарование и обиду. Во времена В. И. Ленина у него и его соратников эта обида переродилась уже в свирепую ненависть.

Отдельно хочу напомнить, что до середины 30-х годов в лесах скрывались вооружённые люди. Народ, в отличие от интеллигенции, совершенно большевиков не принял, он им покорился, не имея достойного руководства для борьбы с этой бедой.

Орджоникидзе, проезжая со Сталиным российский Юг, решился напомнить:

— Коба, здесь умирают с голоду.

— Пусть подыхают, — сказал Сталин. Они саботируют.

Почему же просвещённая часть национальной общности несёт за народ ответственность? Да потому что она призвана сформировать национальную идеологию, способную народ организовать и защитить от него самого, ни в коем случае не предлагая ему никакой наркологической терапии и никой изоляции от «пойла». Это бесполезно.

Необходимо оговориться. Система религиозных представлений может быть частью национальной идеологии, но никак не представлять её целиком, поскольку религия целого ряда вопросов национального бытия не касается по определению.

Всё, о чём я сейчас, быть может, очень путано высказался, не имеет отношения к поискам «национальной идеи». Национальная идеология, о которой я говорил, это столетиями сложившаяся система взглядов на мир, а ни в коем случае не сиюминутный лозунг.

Русский народ беспризорен, потому что мы далеки от него. Именно так далеки, как далеки были декабристы, Герцен, которого они разбудили, и так далее, и Ленин, который это отметил, и я который это сейчас пишет, и вы, которые это сейчас читают (многие, увы, закипая).